Несправедливость — высшее преступление

Справедливость — это первая добродетель общественных институтов. Несправедливость — высшее преступление против своего государства. Несмотря на схожесть стилистики, эти постулаты разделяют две с половиной тысячи лет. Первый принадлежит нашему современнику, американскому философу Джону Ролзу, второй — греку Платону, умершему в 347 году до нашей эры.

Философия оплодотворяется жизнью. Примеры тому — два судебных процесса в России, вызвавшие в конце года, века, тысячелетия широкий общественный резонанс. Дела американского гражданина Эдмонда Поупа и россиянки Тамары Рохлиной. О суде и приговоре вдове известного генерала рассказывает Анатолий КУЧЕРЕНА.

— Анатолий Григорьевич, можно сказать, что вся страна с июля 1998 года следила за процессом над Тамарой Рохлиной.

- Да, это так. Сужу по письмам, вниманию прессы, общественности.

— Это связано с популярностью Льва Рохлина? Или с диаметрально противоположными версиями убийства?

— Думаю, что и с тем, и с другим. Лев Яковлевич был достаточно известной личностью, и это само по себе привлекло внимание к процессу, а версии убийства еще более усилили этот интерес. Тем более, что до убийства он и сам неоднократно говорил, что ему угрожали. Это, кстати, подтвердили свидетели, которые были допрошены нами в зале суда.

— В заявлениях прокурора Грибинюченко выражена жесткая позиция обвинения: преступление Рохлиной доказано. Ваша позиция прямо противоположная. Как вы прокомментируете высказывание прокурора о том, что Вы с ним «участвовали как бы в разных процессах»?

— Кроме чувства горечи оно у меня ничего не вызвало. Вообще, когда говоришь про это дело, очень тяжело на душе. Ведь как участник процесса я всю эту ситуацию пропустил через себя. Вот и когда читал интервью прокурора, я пытался понять. Ну, хорошо, он должностное лицо, при погонах, но ведь когда мы общались вне зала суда, я видел, что он и сам уверен в недобросовестности следствия по этому делу. Следователи не сделали многого из того, что должны были сделать по закону. Но когда я слушал его обвинительную речь, казалось, что прокурор случайно зашел в зал. Его аргументы никак не вписывались в канву проходящего процесса. Понять его трудно и когда он утверждает, что адвокат Кучерена работает за деньги и, стало быть, аргументы защиты необъективны. Вся страна знает, что я веду этот процесс бесплатно. Многие годы Рохлины жили небогато, по-походному, а сегодня живут просто бедно. Да и дело наконец не в деньгах. Я защищаю в первую очередь закон и справедливость.

Если адвокат будет превращаться в помощника судьи или следователя, то грош цена всему тому, к чему мы стремимся уже десять лет и к чему призывает сегодня Президент.

Прокурор говорит о деле так, как ему хотелось бы видеть, но доказательств нет. Картина убийства совершенно другая.

Я считаю, следствию не удалось установить: что происходило, как происходило, почему происходило? Следователь Емельянов, руководитель следственной бригады, в день убийства заявил, что преступление раскрыто, что убила Тамара Павловна и что у Рохлиных были неприязненные отношения. Все телеканалы передали это интервью. Заметьте, что следователь не районной, а Генеральной прокуратуры сразу заявляет, что все понятно. При этом не проводятся не- отложные следственные действия, которые могли бы подсказать, что же там на самом деле происходило. Не берутся отпечатки пальцев ни у охранника Плескачева, ни у водителя Крысанова, которые ночевали в ту ночь на даче, ни у солдата Романа Маликова, о присутствии которого в ночь убийства в доме Рохлиных мы узнали уже только в ходе судебного процесса, ни у четырнадцатилетнего сына Игоря. Почему эти люди сразу исключаются из числа лиц, могущих быть причастными к убийству?

— Известно, что в начале Тамара Павловна сама призналась в совершении преступления. Видимо, поэтому следствие проводилось по «усеченной программе»?

— История криминалистики знает немало случаев самооговора: из-за психического состояния, за деньги, под тем или иным воздействием. Затем, в процессе допроса свидетелей судьей, прокурором, защитой, доводы обвинения не выдерживали критики, первоначальная конструкция рушилась.

— Даже прокурор признал, что некоторые доказательства получены с серьезными нарушениями закона на стадии предварительного следствия…

— Прокурор утверждает, лишь некоторые. Но, поверьте мне, все следственные действия проводились с грубыми нарушениями закона. Например, осмотр места происшествия с целью определить, могли ли посторонние лица проникнуть в дом. Дом охраняла собака-сенбернар, и с ней решили провести следственный эксперимент. Вот как все это происходило (я видел запись на видеокассете). Кинолог подошла к собаке, та никак не реагирует. Ее кормят с рук, и видно, что пес ведет себя с посторонними спокойно, не агрессивно. Тогда решили ее попугать. Вышли за участок и стали шуметь, кричать, стучать трубой по забору — собака не реагирует. На пленке видно, что даже когда с палкой или обрезком трубы какой-то мужчина подбежал к собаке, она только потянулась и пошла гулять по участку. А в протоколе осмотра места происшествия написано, что собака занимала агрессивно-оборонительную позицию. На пленке — одно, в документах совершенно другое. Разве это не фальсификация?

Примерно то же с возможностью открыть дверь в дом. Могла ли Тамара Павловна открыть замок и дверь? У нас есть десятки свидетелей, показывающих, что она никогда не открывала ее сама — там довольно специфический замок. И если это так, то возникает вопрос: как же пистолет оказался на улице? То, что следователи буквально затоптали все следы, которые были в первый день, не вина Рохлиной.

— Но ведь был и второй выстрел. Прокурор говорит о попытке самоубийства. Трудно представить, что человек промахнулся, стреляя в самого себя из пистолета!

— Парадоксально, но суд вообще не дал оценку второму выстрелу.

Когда я в одном из интервью назвал обвинительное заключение плодом больного воображения, последовал комментарий следователя Индюкова, заканчивавшего дело. Он заявил, что адвокат, то есть я, за свою практику не расследовал и дела о дохлой курице, поэтому ему трудно понять обвинительное заключение. Такой комментарий, мягко говоря, некорректен. Но я еще раз повторяю: следствие по такому делу должно было понимать меру ответственности, рассмотреть и другие версии, а не сажать больную женщину в тюрьму и рапортовать везде, что она — убийца.

Когда суд выносит приговор не основываясь на законе — это безобразие и произвол.

— Анатолий Григорьевич, а как Вы оцениваете показания свидетелей по делу?

— В отношении главного свидетеля обвинения, охранника Плескачева, я пытался, слушая его в суде, понять, где он находился, почему не слышал выстрелов. Ведь пистолет был без глушителя.

Он говорит, что в ту ночь ночевал в доме. Хотя мне кажется, что его там не было. Но утверждать не могу, т.к., к сожалению, доказательств у меня нет. Александр Плескачев, кстати, так и не смог объяснить, где находился с трех часов ночи до шести часов утра. «В ту ночь я был на даче, — записано в стенограмме судебного заседания, — что делал после трех часов ночи и до шести часов утра, я объяснить не могу, я не помню каждый свой шаг по минутам. Может быть, два с половиной часа смотрел в форточку».

Есть в этой связи одно немаловажное обстоятельство. Охранник был вооружен. При проходе в здание Государственной Думы всегда сдавал оружие под расписку, но не имел права на его ношение. Его бы должны были привлечь к уголовной ответственности, однако суд оставил это обстоятельство без внимания. Более того, против него и второго охранника были возбуждены уголовные дела по данному факту, но впоследствии прекращены по непонятным причинам.

— А каковы обстоятельства, предшествовавшие убийству?

— Накануне был день рождения сына Игоря. Приехала дочь Лена и ее муж Сергей Абакумов. В доме были водитель Рохлина Юрий Крысанов, охранник Александр Плескачев, солдат Роман Маликов.

Мы тщательно выясняли, что происходило за столом. Ведь если преступление совершила Тамара Павловна, то этому должно было что-то предшествовать. Просто так, в добром настроении взять и убить мужа? Так не бывает.

Все, кто был в этот день в доме, говорят, что обстановка была доброжелательная. Лев Яковлевич и Тамара Павловна говорили тосты. Шло нормальное семейное застолье. Ничто не предвещало трагедии.

Когда дочь Лена с мужем уезжали, Лев Яковлевич был нежен и ласков. Проводил до калитки, поцеловал дочь — что бывало не часто. И через час-полтора совершается убийство.

— На теле Тамары Павловны нашли двадцать девять синяков. Откуда они появились?

— Основная версия, что она упала с лестницы. Эксперт же объясняет, что такие телесные повреждения нельзя получить при падении с лестницы. Это воздействие нескольких тупых предметов. И не доверять специалистам нет оснований. Но суд исключает экспертизу и останавливается на том, что эти синяки никакой причинно-следственной связи с убийством не имеют. Также исключается обстоятельство, что на одежде и руках Тамары Павловны не обнаружены пороховые следы.

Суд не высказал также своего мнения, почему на причастность к преступлению не был проверен никто, кроме Тамары Павловны.

Далее, на суде выяснилось, что охранник Плескачев дал команду увезти солдата Маликова в то утро с дачи. Причем команду он дал другу Льва Яковлевича, полковнику Кискину. И это не заинтересовало суд.

— Вы будете обжаловать решение суда?

— Конечно, я намерен идти до конца.

— Но в одном интервью, Анатолий Григорьевич, Вы сказали, что если бы были уверены в ее вине, то сложили бы с себя полномочия защитника и перестали бороться. А может ли вообще адвокат отказаться от участия в уже начатом деле?

- Нет, конечно. Там был совершенно другой контекст: пусть меня убедят в этих обстоятельствах, докажут, что виновата Рохлина, и я признаю свою профнепригодность. А отказаться от дела я и по закону не могу. Хотя это возможно на каждой последующей инстанции, если, например, направлена кассация, а соглашение со мной не заключено. Но это не тот случай.

Мы уже готовим документы и в Верховный Суд РФ, и в Европейский Суд. Работает группа помощников, и мы не остановимся ни перед финансовыми затратами, ни перед организационными преградами.

— Анатолий Григорьевич, Вы вели это дело с самого начала?

— Я взял его летом, когда оно поступило в суд. До меня в деле работали другие адвокаты, и им я могу сказать только спасибо. Они провели гигантскую работу.

— Рохлиной назначен срок восемь лет лишения свободы. В настоящее время где она находится?

— В Можайской тюрьме. Я уже несколько раз туда ездил.

— Там же она и должна отбывать наказание?

— Мне хочется верить, что все-таки приговор отменят.

— Срок восемь лет — для всех полная неожиданность. Рецидивисту дают восемь лет, социальноопасным людям дают восемь лет.

— Конечно. В чем ее социальная опасность? В декабре прошлого года ее освободили из-под стражи. За это время она не совершила ничего противоправного, регулярно ездила с нами в суд. Я знаю, в каком тяжелом состоянии она была, сколько лекарств пила. Мы даже просили сделать перерыв в судебном заседании по состоянию ее здоровья.

И после этого — восемь лет лишения свободы. Как это несправедливо! Как это страшно звучит!

— А вам не кажется, что так строга оказалась женщина к женщине, что судья-мужчина мог бы вынести более мягкий приговор?

— Я думаю, дело в другом. Все понимают, что оправдательный приговор Тамаре Рохлиной не снял бы вопросы, а лишь поставил бы их в более жесткую, политическую плоскость. Стали известны некоторые общественно-значимые обстоятельства. Например, готовившаяся Львом Рохлиным серьезная политическая акция в широких армейских кругах. Есть недавнее заявление Президента Белорусии Александра Лукашенко о том, что за два дня до убийства он предупреждал генерала о возможной угрозе его жизни.

Я хочу привести цитату из кассационной жалобы. «Все требования Основного закона были проигнорированы судом под председательством Федерального судьи Жилиной для того, чтобы признать Тамару Павловну Рохлину виновной в убийстве своего мужа с целью устранения естественно возникающих в обществе вопросов: если не она, то кто убил генерала Рохлина?»